Этногенез и современная наука.

 

Здравствуйте Алексей.
С интересом прочитал Вашу статью про Л.Н. Гумилева. Сам являюсь поклонником
его творчества. Перечитал  практически все его книги. Надо отдать должное
автору за необыкновенно живой язык и ясное изложение материала. Но все же
вызывают сомнение основа его теории, а именно пассионарность. Сам автор не
скрывает, что природу пассионарности найти не удалось и более того, что
самое главное, нет единицы измерения пассионарности, т.е. мы не можем
измерить ее количество или поле напряжения ее в обществе, а, следовательно,
не можем на основе этой теории предсказать развитие дальнейших событий. Без
этого основополагающего момента вся теория может показаться хорошо сваренной
софистикой, подгонкой материалов и, в конечном счете, спекуляцией.
Мне приходилось по этому поводу общаться с одним профессором и как бы мне не
хотелось, но пришлось признать справедливость его критики теории
пассионарности.        А, что Вы думаете по этому поводу? Буду очень
признателен за ответ.
                                                С уважением, Денис.

 

 

Здравствуйте, Денис.

 

Данные возражения являются типичными для представителей ученого мира, и на первый взгляд, очень убедительными. Действительно – пассионарность количественно измерить нельзя (или очень трудно). Но, разве Вы не замечали этого качества в реальности? Способности некоторых людей совершать поступки, не направленные на удовлетворение элементарных биологических потребностей, и при этом не продиктованные какой-либо формой принуждения?

Конечно, с природой пассионарности очень много неясного. Гумилев предполагал, что это следствие некоего космического излучения – «пассионарных толчков», прочерчивающих полосы на теле Земли. Хотя он не отрицал и других причин – внутреннее излучение планеты, божественная воля…

В настоящее время термин пассионарность применяется очень широко в околонаучной литературе, публицистике, изысканиях представителей «экспертного сообщества». Правда, толкует его всяк на свой лад. Сергей Переслегин, например, сравнивает общество с тепловой машиной, предполагая, что пассионарность можно разогревать искусственно, пробуждая «национальные идентичности». Данное положение противоречит Гумилеву, но кто знает?

Все это, конечно «ненаучно» в современном смысле слова. Но что такое наука? Это конкретное историческое явление, которое не всегда было, и, видимо, не вечно пребудет. Древние греки не знали науки – у них была натурфилософия. Платон и Аристотель абсолютно «ненаучны». Восток также науки не создал.

Наука как форма постижения мира и, одновременно, общественный институт, возникла в Европе Нового времени, на основе методологии средневековой схоластики, античной натурфилософии и восточной технологии. Двигателем здесь выступила прометеевская страсть Западного мира к неограниченной экспансии.

Но долгое время, научные труды были очень отличны от нынешних. Ибо создавались часто дилетантами, универсалами. Что не мешало оным трудам содержать великие идеи. Современная методология, терминология и форма подачи материала сложилась достаточно поздно.

При этом большинству стран так и не удалось западную науку «перенять». Нас не должно обманывать обилие научных институтов во всех частях мира. Как правило – это декорации, потемкинские деревни.

Талантливые ученые в Третьем мире, конечно есть (умные люди есть везде). Но они работают на Западе, являясь частью западной науки. И не только из-за денег, но и вследствие отсутствия соответствующего морально-профессионального климата в собственных странах.

Своя научная школа возникла в России, Японии, ну может быть еще где-нибудь. Да и то, как выясняется – не очень надолго (с учетом краха в России и стагнации в Стране Восходящего Солнца).

При этом не надо смешивать науку и технологию. Китайцы изобрели порох, компас, книгопечатание без всякой науки. Индейцы Центральной Америки выводили новые сорта сельскохозяйственных растений и оперировали с хромосомами, не зная генетики.

Итак, наука – особое историческое явление, и, как таковое – преходяще. Не зря говорят о кризисе современной научной мысли.

В конце двадцатого века поток научных открытий изрядно оскудевает. Если это и не заметно большинству, то лишь вследствие продолжающегося технического роста. Но технический прогресс инерционен, то есть использует уже имеющиеся данные. Со временем может замедлиться и он.

Вот здесь мы возвращаемся к проблеме пассионарности. Великие ученые были яркими пассионариями, потратившими свою жизнь на постижение истины. Разумеется, была масса рутинеров, но не они делали погоду (лишь портили гениям кровь по мере сил).

В настоящее же время, наука превращается в собрание посредственных, «гармоничных» особей. Энергичные люди идут в бизнес, политику, криминальную сферу – в науке им скучно.

Упомянутый выше Переслегин написал в одной статье, что современная наука делится на корпоративную и государственную. Главная задача первой – доказывать, насколько продукция корпорации полезна для потребителя.

Государственная же наука видит главный смысл своего существовании в подтверждении давно известных тезисов, либо – в получении отрицательного результата. «Отрицательный результат – тоже результат». Изводятся деньги, человеко-часы и пр. чтобы доказать, что те или иные явления не могут произойти ни при каких условиях (приводятся варианты условий).

Все дело в том, что науку никогда не двигали институты в современном смысле (так же, как искусство не двигали академии). Весь этот вздор, что современная научная мысль созидается большими коллективами, не имеет отношения к реальности, и служит интересам начальников и посредственностей. А талантливым людям это режет крылья, и, следовательно – режет крылья Науке.

Каждое открытие имеет конкретного автора. Так же, как и любая народная сказка или эпическая сага (чтобы не говорили о коллективном творчестве в фольклоре). Гений бился, мучался, терпел насмешки «общественности» и «руководства», потом умирал – и оставался шедевр. Это и есть пассионарность.

Кстати, та же ситуация сложилась и в философии. Несколько лет назад состоялся всемирный философский конгресс (три тысячи участников!). Один из присутствовавших журналистов рассказывал, что был удивлен «простоватостью лиц» современных философов. И забавно объяснял это – люди, мол, привыкли рассуждать об умных вещах, и мыслят легко, отчего не возникают на лицах морщины.

Видимо, данные философы мыслят гораздо легче их великих предшественников (у которых процесс думанья оставлял-таки следы на челе).

Ближе к делу, однако. Гумилев – историк. А история – не точная наука, несмотря на все попытки (кое в чем удачные) применять здесь математические методы. Покажите мне историка, который может математически точно строить прогнозы будущего. Может быть, это – математик ФоменкоJ?

Уж на что обожают математические формулы экономисты. Но, как показывает вся история двадцатого века, то есть, периода, когда экономические теории были в большущем авторитете, везде, где их применяли – дело заканчивалось худо.

Марксову экономику уже только ленивый не пинал (отчасти несправедливо). «Нет на свете печальнее повести, чем об этой прибавочной стоимости». Но вот замечательная школа «монетаристов», все эти «чикагские мальчики». Все Международные банки и валютные фонды.

Можно вспомнить «выдающихся российских экономистов» - крутых академиков и докторов наук – Абалкин, Гайдар, Пияшева, Попов, Сабуров, Шаталин, Шмелев… Если сейчас поднять все, что они говорили (и что сделали)… И по-прежнему – на коне.

Исторический опыт показывает, что действительно удачную экономическую политику осуществляли не профессиональные экономисты, а люди, со знанием реальной жизни, и имеющие политическую волю.

Теория Гумилева многого объяснить не может. Например – рост современной техносферы. В ряде конкретных случаев Лев Николаевич, действительно прибегает к натяжкам или просто пристрастен. Ситуация в России, например, оказалась трагичнее, чем он думал (или говорил). Надлом в двадцатом веке сжег огромную часть пассионарности, а оставшаяся направлена хаотически, не имеет единого вектора и, следовательно ее совокупная сила мала.

Но, при всех недостатках Гумилевской теории (которую, как я уже говорил, несколько односторонне называют «теорией пассионарности» - там есть и другие важные моменты) трудно найти более удачную систему взглядов на исторические процессы (конечно, многое Гумилев заимствовал у предшественников, например, Шпенглера). Разве написанное Львом Николаевичем несколько десятилетий назад о древнем Китае (процитировано в предыдущей статье) не явилось предсказанием некоторых деталей современной российской жизни?

Я попытался приложить теорию к странам, не рассмотренным Львом Николаевичем.

Например, Камбоджа. До 6 века н.э. на юге Индокитая существовало цивилизованное государство Фунань, с рафинированной культурой. В 6 веке к северу от него резко усилилось прежде вассальное княжество Ченла (можно сказать – «в результате пассионарного толчка»). Оно подчиняет Фунань, и начинает экспансию на север Индокитайского полуострова – «фаза подъема».

К середине 9 века н.э. владения Ченлы простираются почти на весь Индокитай. Страну этого периода историки называют Ангкорской империей.

Фаза подъема заняла 250-300 лет (что соответствует теории Гумилева). В 9 веке началось строительство монументальных индуистских храмов, (которые до сих пор поражают воображение). С точки зрения периода развития Типологически они соответствуют готическим соборам в Европе, и являются выражением накопившейся энергии древних камбоджийцев.

Эта накопившаяся энергия переводит этнос в «акматическую фазу» – «накал». Продолжается создание все более монументальных сооружений, вершиной здесь является колоссальный Анкгор-Ват – главный храм империи. Он был создан при короле Сурьявармане Втором (первая половина 12 века), который вел многочисленные агрессивные войны с соседями (Южным и Северным Вьетнамом).

Войны и честолюбивое строительство разорили страну, которая вступила в первый период смут, сопровождавшийся вторжением воинов Южного Вьетнама – тямов.

Из кризиса (вызванного пассионарным перегревом) Ангкорскую империю выводит король Джайяварман Седьмой. Он громит соседей и строит последний великий храмБайон. В Байоне нет такой строгости и четкости, он более хаотичен и несет черты обращения к буддизму (начавшегося при этом короле).

Джайяварман Седьмой был последним великим правителем империи. После его долгого правления (1181 – 1218 гг.) страна входит в новый, на этот раз затяжной кризис – «период надлома». Таким образом, акматический период продлился также 250 – 300 лет.

В период надлома с севера вторгаются тайцы, создав на территории страны свое государство – Таиланд. Обособляются и вьетнамцы. Камбоджа входит в свои современные границы.

В начале 16 века на территории страны возникает крепкое национальное государство. Новая Камбоджа успешно отражает вторжения  с востока и запада, европейцы отмечают сравнительно высокий уровень благосостояния населения. Основная религия отныне – буддизм.

Благополучие Камбоджи продлилось до начала 18 века. Этот период можно соотнести с «инерционной фазой» по Гумилеву. Затем начался упадок – «обскурация» - тяжелая фаза.

Сперва Камбоджа превращается в арену борьбы между соседями – Вьетнамом и Таиландом. Затем оккупируется Францией. Во время Второй мировой войны здесь побывали японские солдаты.

Но и восстановленное королевство не обрело счастья. Король Сианук отрекся от власти и избрался президентом страны (с мелкобуржуазно-социалистической программой). Затем он был свергнут проамериканским ставленником Лон Нолом, пытавшимся проводить «либеральную модернизацию» (которая нигде, в том числе в России ничего хорошего не принесла). Американские советники сформировали Лон Нолу двухсоттысячную армию, которая проводила карательные акции против засевших в джунглях вьетнамских партизан. А авиация США бомбила эти леса (здесь особая «заслуга» нобелевского лауреата Генри Киссинджера), отчего погибло несколько сотен тысяч крестьян.

В деревне стала расти ненависть к городам, из которых выходили каратели. На почве этой ненависти как чудовищный гриб вырос Пол Пот. Он уничтожил всех других партизанских вожаков, разбил Лон Нола и занял города, после чего в 24 часа выселил всех жителей в джунгли.

Население страны было поделено на три категории. Первая – «недочеловеки» подлежала полному искоренению. Сюда относились, члены королевской семьи (хотя некоторые были пощажены), монахи, интеллигенция, офицерство, буржуазия, коммунисты – словом, все, сколько-нибудь выделявшиеся из массы.

Члены второй категории (в основном – жители городов) подлежали перевоспитанию на трудовых работах в джунглях, и выборочному искоренению.

Наконец, третья категория – бедные крестьяне и отсталые племена считались опорой режима. Но позднее и против них начали проводиться карательные акции.

На кого же опирались полпотовцы? На собственную военно-политическую организацию, в которой состояло 600 тысяч человек обоего пола. В условиях семимиллионой страны этого было вполне достаточно.

Освободила «Демократическую Кампучию» (так свой режим называли полпотовцы) вьетнамская армия – лучшая в мире по стойкости и выносливости. За три года своего правления Пол Пот, Иенг Сари, Кхиеу Самфан, и другие деятели (многие из которых закончили парижскую Сорбонну!) уничтожили от полутора (западные данные) до трех миллионов человек (советские данные).

Теперь население страны составляет около четырех миллионов (в 12 веке население одной столицы – Ангкора насчитывало 700 тысяч человек). Можно предположить, что этнос вошел в состояние гомеостаза (по Гумилеву) – равновесия с природной средой.

Конечно, все вышеизложенное можно посчитать «подгонкой материалов», но лучше сделать хоть, что-то, чем не делать ничего. Современный исследователь должен пройти узким путем между Харибдой околонаучной демагогии (всякими атлантидами, лемуриями, инопланетянами и шамбалой) и Сциллой узконаучной специализации, чей предмет нечто вроде спора о том, кто поставил закорючку – Леви-Брюль натощак, или Леви-Строс после обеда?

 

Алексей Фанталов.

 

Теория пассионарности. Дискуссия с читателями.

Меню